Галенцу исполнилось 5 лет, когда в том трагическом 1915 году турецкие ятаганы пролили кровь полутора миллионов армян. «Не было у нас детства. Ведь мы были армяне. И мы были сироты». Эту фразу из повести Андраника Царукяна «Люди без детства» мог бы повторить и Галенц, как и многие западноармянские художники его поколения, испытавшие ужасы резни, грозившей поголовным истреблением целому народу. Но боль и гнев не оглушили его: он выдержал, вышел из своего горя с незамутненными глазами. И это перелилось в его картины, позволило ему дарить людям радость.

Галенц приехал на свою историческую родину после войны известным художником, уже осознавшим великую истину, что личность способна утвердить и защитить свою суверенность, лишь следуя примеру Антея - припадая к родной земле, к духовной основе народа. На земле вновь обретенной родины он построил дом. После его смерти жена - художница Армине Галенц - надстроила домик вторым этажом и отвела это помещение под выставку его работ, а сын позже вырыл подвальное помещение, которое вполне можно назвать этажом. И в этом доме в три этажа, ушедшем нижним - в скалу, а верхним - устремленным в небо, мне посчастливилось побывать с группой московских писателей уже после смерти художника.

...Было солнечное утро ранней ереванской весны. В доме Галенца ярком, спокойном, так необходимом для восприятия свете, цвели картины художника. И все было знакомо и радостно в этом мире, сотканном Галенцем из воздуха, гор, солнца, деревьев и цветов Армении. Хотя художника не было среди его созданий, но мы ощущали его присутствие - между нами и его картинами рождались странные, неожиданные сцепления. Мир, оказывается, уже включил в себя его существование, хранил память о нем. Картины поселились на этих стенах, заключая в себе вечное движение живой жизни. Словно само солнце пришло в гости и расцветило немые стены, заставило картины заговорить, засиять всеми цветами спектра.

В живописи Галенца нет ничего рассчитанного на легкий успех - при всем своем «простодушии» его живопись мудра, при всей простоте - сложна, таинственна, а легкость исполнения не исключает изощренности глаза, чувства, техники. У него свое особое, ему одному присущее восприятие, он видит мир «по-галенцевски». Этот мир заключает тайну, он фантастичен, а подчас причудлив. Поэтому каждую отдельную картину воспринимаешь как деталь, фрагмент большого галенцевского мира, и она жива тем, что органически монтируется в этот мир, является его частью.

http://armembassy.com.ua/