Ядерный риск: нравственный выбор

С проблемой ядерной безопасности неразрывно связаны социально-философские категории «риска» и «приемлемого риска». А развитие высоких ядерных технологий придало им и мировоззренческое звучание. С сущностью риска ассоциируются такие философские понятия, как «жизнь», «биосфера», «социосфера», «человек», «цивилизация», «ценность», «целесообразность» и т.д. Понятие риска также тесно связано с философскими категориями скачка, меры и рядом других. Количественная и качественная мера учитываемой вероятности отражается в категории «приемлемый риск».

Многие ученые считают, что риск становится доминирующей логикой общественной жизни, что под влиянием различных социальных и технологических причин происходит сверхпропорциональный рост риска и угроз, проявляющихся, в частности, в крупных катастрофах, концентрации вредных веществ и т.д.

Особенно тесно с категорией «риска» связана проблема ядерной безопасности, которая имеет несколько аспектов — чисто технический, экологический и нравственный. Техническая сущность категории «риска» состоит в том, что во внимание принимаются исключительно технические показатели риска ядерных катастроф. (Например, технико-экономический ущерб от ядерной катастрофы на Чернобыльской АЭС в ценах 1990 года был определен в 200 млн руб.)

Уже не стадии проектировки закладывается технический риск ядерной аварии установки или производства. Хотя еще Андрей Сахаров предупреждал: «... фактически всегда получается так, что вероятность аварий гораздо больше, чем считается проектировщиками». А так как ядерная авария или катастрофа негативно, порой убийственно, влияют на экосистемы, биосферу и социум, то правильно было бы полагать, что, закладывая технический риск, ученые-инженеры закладывают также и экологический риск.

Осознание этого факта неизбежно приводит к осознанию нравственной сущности категории «риска», имеющей, прежде всего, отношение к системе природа-человек. Вопрос о том, принимать ли во внимание при расчетах рисков экологическую и нравственную его сущности, является сегодня предметом бурной дискуссии ученых, инженеров, биологов, радиобиологов, экологов, философов. Дебаты особенно ожесточились после катастрофы на Чернобыльской АЭС, а также после публикации секретных документов о последствиях этой катастрофы с анализом волюнтаристски изменяемых предельно допустимых доз радиации для ающих в зоне катастрофы людей.

Сегодня в мире существуют два диаметрально противоположных подхода к проблеме риска ядерной безопасности, которые наглядно демонстрируют нравственную сущность понятия риска. Принципиальным моментом полемики является вопрос о радиационном риске — пороговом или беспороговом действии радиации на человека.

Один из подходов основан на том, что любая привнесенная извне радиационная доза несет риск заболевания. (Наукой не доказано, что существует некий нижний порог, за которым нет риска радиационной опасности.) Эта научная теория, подтвержденная эмпирически многими советскими, российскими и западными исследователями, получила название беспороговой концепции радиационного риска. Она была принята мировым радиобиологическим сообществом по рекомендации Международной комиссии по радиологической защите (МКРЗ) и Научного комитета ООН по действию атомной радиации (НКДАР). Очевидно, что такой подход основан на гуманистическом мировоззрении «благоговения перед жизнью» (Альберт Швейцер) и правом человека «на жизнь, свободу и стремление к счастью» (Томас Джефферсон).

Этой научной и глубоко нравственной международной концепции в отечественной науке, прежде всего в официальной радиобиологии, противопоставляется пороговая концепция допустимого радиационного риска.

Эта концепция, отвергнутая Государственной экспертной комиссией Госплана СССР в 1991 году, не принятая всем научным сообществом стран СНГ, тем не менее, политическими методами была внедрена в первые годы после чернобыльской аварии. В основе этой модели, которая получила название «концепции безопасного ания», лежит тезис о том, что человек может получить дозу в 35 бэр за 70 лет жизни, и это безопасно. Расчеты же Научного Комитета ООН показывают, что при предлагаемой дозе в 35 бэр за 70 лет жизни ожидается 1750-12100 случаев серьезных наследственных аномалий на миллион новоденных потомков облученных родителей.

А если еще учесть используемые ООН показатели неполноценной жизни (пребывание в больницах и пр.) и сокращение продолжительности жизни, то указанная концепция приводит к таким социально-нравственным оценкам риска: генетический ущерб в первом поколении на один миллион новоденных (при средней продолжительности жизни 70 лет — 70 млн лет) составит 39 тыс. — 247 тыс. лет неполноценной человеческой жизни и 46 тыс. 500 – 358 тыс. лет сокращения ее продолжительности.

За каждой из концепций радиационных рисков стоит определенное мировоззрение. Если беспороговая концепция исповедует благоговение перед человеческой жизнью, то пороговая сознательно допускает некое «оптимальное», «статистически незначительное» в свете закона больших чисел количество возможных человеческих жертв. То есть первую можно определить как «концепцию недопустимости жертв», вторую — как «концепцию допустимых жертв». Если беспороговая концепция основывается на позитивном нравственном императиве, то пороговая — на прагматичной экономической системе «выгода-риск», а в советском варианте еще и с идеологической окраской.

Спор о том, что является большим благом — истина или выгода — восходит еще ко временам Платона. Пороговая концепция безопасного ания ставит интересы идеологии и экономической целесообразности над наукой, экологией, нравственностью. В постановке вопроса «общество должно взвесить весь риск и всю выгоду» (академик Л.Ильин) нравственная сущность категории риска и научная этика, предполагающая гуманистический подход, вступили в противоречие, выйдя за рамки чисто научных предпосылок.

Генезис категории риска на каждом историческом отрезке времени зависел от уровня развития науки и техники и мировоззренческих установок. До начала 70-х гг. в западном и советском научном мировоззрении превалировала политика обеспечения технической безопасности человека, ориентированная на достижение «абсолютной» безопасности. Речь шла о различных технических устройствах и технологиях, ядерных — в том числе.

Но ускоряющийся научно-технический прогресс, создание все более сложных устройств и механизмов заставили ученых усомниться в реальной возможности достижения «абсолютной» технической безопасности. Прежде всего, это касается ядерной безопасности. Возникла общественная необходимость в решении этого вопроса, который затрагивал жизненные интересы, с одной стороны, всего общества, а с другой — корпоративные интересы определенных групп ученых, производителей и эксплуатационников. Однако простое решение, которое подсказывал здравый смысл и инстинкт самосохранения — запретить внедрять в производство опасные ядерные устройства и технологии — принято не было.

Раз «абсолютной» технической безопасности достичь невозможно, а существует реальная угроза, которая в итоге приводит к экологической опасности и негативно влияет на здоровье социума, и все это волнует общество, значит следует создать некую концепцию, которая учитывала бы не только технические, но и экологические, социальные последствия техногенных аварий, успокоила бы общественное мнение, и в то же время давала бы возможность продолжать наращивать опасные технологии.

Новая политика заключалась в новом методологическом подходе к проблеме безопасности, в том числе и ядерной, основанной на концепции «приемлемого риска». Сегодня эта концепция активно внедряется в США, Японии, Канаде – странах с высоким уровнем использования ядерной компоненты.

Предполагается, что основные принципы концепции «приемлемого риска» таковы:
- новая цель безопасности, направленная на улучшение состояния здоровья каждого человека, всего общества и состояния окружающей среды;
- разработка методов количественной оценки факторов безопасности, основанных на методологии риска;
- разработка методов количественной оценки безопасности, основанных на показателях состояния здоровья человека и окружающей среды;
- разработка методов определения приемлемого баланса между опасностями и выгодами, основанными на оценке социального предпочтения и экономических возможностей общества, экологических нагрузок окружающей среды.

Итак, переход категории «технического риска» в категорию «приемлемого риска», учитывающего последствия для окружающей среды и человека, очевиден. (В традиционной философии науки и техники эти проблемы вообще не рассматривались.) Такой генезис позволяет отметить слабую попытку даже не изменения, а обозначения, признания права на существование экологической и нравственной проблем в мировоззренческих установках, связанных с вопросами риска. Здесь не следует проявлять чрезмерного оптимизма еще и потому, что проблема, по крайней мере в странах СНГ, практически не проработана, ее нет и в российской философской мысли, нюансы ее не очень понятны для обыденного сознания. Хотя ее решение представляет для общества первостепенный интерес, напрямую связанный с проблемой выживания.

Следует различать также категорию «приемлемого риска» вообще и категорию «приемлемого риска» в ядерной безопасности. Концепция категории «приемлемого риска» в ядерной безопасности как бы официально признает, что мир перешел в стадию сосуществования с особо опасными ядерными установками и технологиями, которые неизбежно угают системе общество-природа. (Никто из ученых не может гарантировать, что ядерная катастрофа, подобная чернобыльской, не повторится, или АЭС не будет использована террористом-ком, не говоря уж о падении астероида или иного небесного тела на ядерный объект.)

Вместо того чтобы отказаться от таких технологий во имя выживания всего сущего на Земле, общество вынуждают согласиться жить в состоянии перманентного «приемлемого риска». Таким образом, узаконивается не только сам риск, но и величина его приемлемости. Ученые, предлагающие подобный «контракт» государства с обществом (их главный «научный» аргумент — а в Америке уже давно так делают), не учитывают, что ядерные риски из-за глобальности стоящих за ними проблем выживания человеческой цивилизации должны оцениваться, прежде всего, не в техническом их измерении, а в экологическом и философско-гуманитарном.

Главная психологическая проблема, связанная с внедрением в массовое сознание категории ядерного «приемлемого риска», состоит в том, что возведенная в ранг закона, она не оставляет для граждан свободы выбора. Если человечество добровольно согласится на новую ценностную установку о ядерном приемлемом риске, значит оно сознательно выберет для себя будущее. Но если граждан никто об этом не спрашивает, и они в законном порядке должны подчиниться властному решению, то категория ядерного «приемлемого риска» трансформируется в новейшую категорию «вынужденности риска», что отнюдь не одно и то же.

В обществе множества рисков и вызовов еще нет понимания и разграничения категорий «риска» и «приемлемого риска» в самом широком смысле и категорий «ядерного риска» и «ядерного приемлемого риска».

Если при использовании простых неядерных установок и технологий обе эти категории риска, возможно, имеют право на существование, то в сфере особо опасных ядерных установок и технологий, с вероятностными глобальными радиоактивными загрязнениями окружающей среды и многочисленными поражениями населения, использование этих категорий вызывает по меньшей мере сомнения. Применение концепции ядерного приемлемого риска будет накапливать эти «приемлемые риски», трансформируя их в «отложенные риски», и в конечном счете — в «неприемлемые риски», которые могут привести к человечество к катастрофе.

Нравственная квинтэссенция этой проблемы заключена в высказывании героя и жертвы Чернобыльской катастрофы Леонида Телятникова: «Обидно, но Чернобыль так ничему нас и не научил, хотя пора бы уж и осмыслить его уроки... Поэтому будущие чернобыли вызревают в нас самих, в нашем отношении к миру, к людям, себе...».

Алла Ярошинская, "Росбалт"