17 февраля исполнилось 90 лет со дня рождения легендарного разведчика Геворка Андреевича Вартаняна, известного нам в основном по тегеранской операции, когда благодаря его группе было предотвращено покушение на глав трех союзных государств – Сталина, Рузвельта и Черчилля. Но это – только один из подвигов разведчика. Говорят, когда кто-то из высших советских руководителей, прочитав представление на присвоение Геворку Андреевичу звания Героя Советского Союза, спросил с изумлением: «Неужели он один всё это сделал?!», председатель КГБ СССР ответил: «Конечно, не один! С женой...»
Гоар Левоновна тогда была награждена орденом Боевого Красного Знамени – почетнейшей наградой. Сегодня она – наша собеседница.

– Гоар Левоновна, с тех пор, как о Вас разрешено было говорить – с 2000 года, вышло множество статей, интервью, написаны книги, снят новый фильм. И все же давайте снова начнем с самого начала, с Тегерана конца тридцатых годов прошлого века. Ведь именно тогда туда переехала из Армении Ваша семья?

– Да, мне было около шести лет, и Тегеран стал для меня родным городом, городом моего детства. Там я пошла в школу, сначала в армянскую, проучилась в ней три года, потом ее закрыли. Я хотела поступить во французскую школу, но она уже была переполнена, и меня отдали в иранскую. Я окончила 12 классов, получила очень хорошее образование.

– Учились Вы на фарси? И иранскую культуру хорошо знаете изнутри?

– Конечно. Фарси стал моим родным языком. Что касается чего-то сугубо персидского… Тегеран был тогда вполне европейским городом, в чадрах не ходили. Наоборот, шах тогда срывал эти чадры. Не разрешали в них в автобус, в троллейбус садиться. А потом снова все их надели. У меня самые хорошие воспоминания и об Иране, и об иранцах, они очень уважительно относились к нам, армянам, вообще к людям любых других национальностей. Среди моих друзей было много иранцев, хороший народ.

– И там, в Тегеране, Вы познакомились со своим будущим мужем…

– Как такового официального знакомства не было. Мы, можно сказать, росли вместе. Это были просто друзья моего старшего брата, мальчишки, и он среди них… Мне было 13, ему – 15. Бегали туда-сюда ватагой, во двор к нам, на улицу.

– То есть и любви с первого взгляда не было?

– Нет, мы просто были хорошие друзья. Потом, когда мне исполнилось лет 15-16, стала возникать уже какая-то романтика. Дни рождения, Новый год, другие праздники, мы собирались всей нашей компанией дома, пели, танцевали. И постепенно стали развиваться наши отношения.

– Геворк Андреевич в свои шестнадцать уже начал работать в разведке, организовал группу из своих сверстников. Скажите, была ли в этом доля подростковой игры, романтики – или это было серьезное дело, подкрепленное убеждениями?

– Это было очень серьезно. Мой брат был в этой группе, потом я туда вошла. Я понимала, что мы помогаем Родине. Потому что это было такое время… Когда началась война и наши города сдавали один за другим, мы со слезами слушали эти сводки. У нас карта была огромная, и мы на ней передвигали флажки, и все время шли сводки: сдали, сдали, сдали… И мы словно сами были там, где это происходило. А потом, когда ход войны поменялся, когда стали освобождать наши города – мы опять флажки переставляли. Жизнь у нас такая была. Мы жили этим.

– А как Геворк решился взять вас, девочку с косичками, в разведгруппу?

– Это не сразу произошло. Он присматривался ко мне, давал сначала небольшие поручения. Потом уже – более серьезные. Ребята очень много работали, намного больше, чем я. Ну, и там, в Иране, девушка не может долго оставаться на улице одна, особенно вечером. Они меня очень оберегали, я единственной девчонкой была среди них. Ребята у нас были очень хорошие, все из хороших семей, друг друга прекрасно знали и доверяли друг другу – а это очень важно. Все собранные были, подтянутые. Когда знаешь, что ты делаешь что-то важное, нужное, ты уже иначе себя ведешь. Ты уже не можешь просто жить абы как, безответственно, у нас была цель.
Гоар Вартанян: Можно сделать всё, главное – знать, ради чего ты это делаешь 

– Вас называли «легкой кавалерией» – вы все были всадники на велосипедах…

– Да, это наш руководитель, разведчик Иван Агаянц, так нас прозвал в шутку. У нас ведь не было ни машин, ни мотоциклетов, только велосипеды были. И чаще всего мы именно так и вели наружное наблюдение, пешком ведь не побежишь за ними. Да и какие-то ребята на велосипедах вызывали меньше подозрения. Но когда надо было, ходили и пешком.

– Да… Вот я сейчас шла к Вам пешком от нашей редакции, от Суворовской площади, по проспекту Мира, до Астраханского переулка. А кто-то тут же, может, кого-то выслеживал… Или это при современном уровне техники уже устаревший метод?

– Почему нет? Я думаю, что и сейчас так бывает. А как же. Во всех странах это было и есть. Разведчик всегда начеку, но при этом – не до такой степени, чтобы все время думать, что за тобой следят. Так и работать не сможешь, и вообще с ума сойдешь.

– Тегеранская операция – это, наверное, было самое напряженное время в Вашей работе, в том, что касается Ирана?

– Очень напряженное. Ведь приехали же они все в посольство советское. А мы жили как раз рядом с посольством, в самом центре города.

– Я понимаю, что Вы не можете раскрывать нам подробности Вашей работы. Но все же хоть немного приоткройте завесу для нас, непосвященных. Вот Вы получали задание. И…

– Мы получали задание, но я не занималась непосредственно слежением. Я делала установки, мне это легче было делать.

– А что это такое – делать установки?

– Установки – это когда ты должен выяснить, где объект живет, что и когда делает, с кем общается. Устанавливаешь его распорядок дня, привычки… Делаешь это через соседей, знакомых. Знаете, в Тегеране тогда было – как в Армении у нас сейчас, все друг друга знали. Это не Москва. Там если захочешь, можешь сделать установку. Но – не будем входить в подробности. Работа шла непрерывно. За два года наша группа выследила около четырехсот человек, связанных с германскими разведслужбами.

– И за это время Геворк Андреевич сумел внедриться в английскую разведшколу, попадал в тюрьму, Вы носили ему передачи – об этом рассказывается, в частности, в фильме «Тегеран-43. Правдивая история». История в этом фильме – правдивая?

– Кино всегда немного кино. В начале фильма есть кадр – Георгий Андреевич бежит босиком по улице. Как такое могла быть?! У нас даже знакомых таких не было, чтобы босиком по улице бегали. Или – моя мама дома в каком-то платке. Такого никогда не было. Но это – детали. В целом фильм хороший, многое показано верно.

– После войны, в сорок шестом, Вы с Геворком Андреевичем обвенчались, и вскоре уже, как известно из Вашей биографии, отбыли в Ереван?

– Мы хотели уехать из Тегерана в Ереван в 46-м. Но нам сказали – еще оставайтесь пять лет. И мы остались. А как же? Ведь для нас, особенно для Жоры – это жизнь его была. Без этого он не представлял себя. А в 1951-м уехали в Ереван.

– И как Вам показался советский Ереван после Тегерана? Легко привыкли к новым реалиям?

– Мы всё знали. Мы получали журналы, газеты, были в курсе всего. Нам говорили: «Ой, знаете, там сейчас даже хлеб трудно достать!». А мы отвечали: «Что наши там едят, то и мы будем есть». Я не замечала плохого, я и моя семья – мы видели только хорошее. Только когда в гостиницу ереванскую приехали – мы сначала там остановились, – смотрим, в номере графин стоит пустой, без воды. Я позвала служащего, он пришел, взял графин и пошел в туалет. Я была в замешательстве – зачем он туда пошел? Помыть графин? А он в него воду налил, принес, поставил – вот вам вода. Я говорю: «Я не пью такую воду, из-под крана». «А мы пьем из-под крана». А ереванская вода ведь самая хорошая!

– И потом пять лет в Ереванском институте иностранных языков?

– Да, я поступила на французский, Георгий на английский, но потом я перешла на английский, потому что так мы мало встречались: он учился утром, а я во второй половине дня. А хотелось вместе быть. Мы прекрасно окончили институт, Жора был первым учеником, состоял в профкоме института, его очень уважали.

И везде и всюду так было…

– Он такой человек, наверное, был – привлекал, притягивал людей?

– Он очень спокойный был. Но своими поступками, своим отношением, добротой своей, скромностью незаметно привлекал к себе… Не то что бы он специально хотел этого. Он такой был, и его ценили, понимали люди, чего стоит этот человек.

– Наверное, если бы он не обладал этими качествами, то и не стал бы таким разведчиком?

– Это были его человеческие качества. Но если бы он не был разведчиком, он был бы просто хорошим человеком. Он жил своей работой, говорил: «Если бы я родился еще раз, я бы повторил то, что делал». Эти слова написаны теперь у него на могиле… Он очень любил свою Родину, любил Советский Союз, не то что он любил армян или Россию – для него это было единым. И он всю жизнь отдал этому. До последней минуты он работал. Ему было 88 лет, когда… в течение 20 дней он ушел. Два года, как его нет.

– А как он пережил, как Вы пережили распад СССР? Вы предполагали, что это может произойти, или Вы ничего не знали про эти планы?

– Нет. Это был неожиданный удар для всех. Мы как раз отдыхали в эти дни за городом. Георгий, получив это известие, сразу поехал на работу. Но давайте не будем о политике. Смотрите, что делается сейчас во всем мире, и в Америке, и в Европе. А что происходит на Украине…

– Вы окончили институт – и начался новый этап Вашей жизни?

– Мы приехали в Москву, прошли здесь короткое обучение – в общем, мы были уже готовые специалисты – и уехали на Запад. Надолго. Работали в разных странах, несколько раз меняли гражданство, участвовали в очень многих операциях – но время говорить об этом еще не пришло.

– И не раз Вам приходилось менять имена, выдавать себя за других людей… Сложно вжиться в новый образ?

– Нет. Это очень легко. Чем более обычной жизнью ты живешь, тем лучше идет работа. Надо просто спокойно жить и иметь вокруг себя нормальных людей, друзей, иметь хорошее окружение. Когда у тебя окружение крепкое, тогда ты можешь уже и дальше идти, тебя уже примут и большие люди. И ты пройдешь туда, куда ты хочешь, вступишь в контакт с теми, с кем нужно. Есть люди, которые живут замкнуто – работа–дом–ужин – и день кончился. У нас такого не бывает, мы жили и живем открыто. Со всеми, с самыми разными людьми надо уметь сказать пару слов. Все очень естественно. Вот вы сейчас со мной познакомились, а потом я приглашу вас на чашку кофе – и вы придете.

– Да, но я-то знаю, что Вы – разведчица (смеюсь).

– Я такая с детства. Открытые мы были люди, и в доме у нас тоже так было. Если у нас дома звонок не раздавался – мама удивлялась: сегодня к нам никто не позвонил! Что это такое? Здесь у меня то же самое. Когда мы переехали в этот дом, никто не дружил друг с другом. А сейчас мы – четверо-пятеро соседей – как родные дружим. Я соединила всех, я не могу так жить, понимаете. Жизнь – это помочь, сказать, что-то сделать.

– Внешне Ваша жизнь была самой обычной, но… Вы же передавали и принимали шифровки, были радисткой, и, в конце концов, где-то был установлен Ваш передатчик…

– Все было. Работа шла все время. Но так что – а-а-а, я работаю, я… А просто – ты работаешь. Каждый день. Встал и ты знаешь: что сегодня, с кем встреча. Приезжали в отпуск в Москву, языки еще изучали – и немецкий, и арабский. Когда нужно – сделаешь всё. Самое главное – знать, для чего. А если так просто – тогда все пропадает, ничего не получится. И если ты любишь свою страну, Родину, ты это делаешь. А как иначе? Когда народ живет у себя, он не так чувствует Родину. «Ой, это не так, это не сяк…» Пойдите посмотрите, там как. Там они тоже все жаловались. Когда у нас здесь было трудно, я думала – чего они жалуются? У них все есть. Даже злилась. Когда сюда приезжали, Георгий брал кошелку, шел в магазин, и будто и не были мы никогда там. А для них все это – как это так?! Три человека стоят в очереди: «Ой. Давай уйдем». А у нас очереди какие были… А нам радостно было: наше. Наша жизнь. Мы хотели, конечно, чтобы лучше было, нам было неприятно, что у нас так. Сейчас все есть, но…

– Все есть – а чего-то нет?

– Да. Но надо надеяться, верить, что будет хорошо. Этим и держишься. Если бы не мои родные, друзья, коллектив Службы внешней разведки, которые поддерживали меня эти два года, я бы вообще не встала на ноги. Я думала, я тоже вместе с ним уже ушла, и всё… Но они не оставили меня в беде. Это счастье, когда вокруг тебя есть такие люди, преданные. И здесь, и в Ереване.

– В Ереване часто бываете?

– Вот в мае туда еду, на открытие мемориальной доски на нашем институте. Молодцы. Сначала хотели около дома, а потом решили – нет, лучше там. Пусть молодежь, студенты видят и помнят.
Гоар Вартанян: Можно сделать всё, главное – знать, ради чего ты это делаешь 

– Гоар Левоновна, Вы ведь до сих пор в строю, встречаетесь с молодежью, делитесь опытом?

– Да, вот недавно была на встрече в Первом Московском кадетском корпусе при участии Московского содружества суворовцев, нахимовцев и кадетов. Какие это замечательные ребята! Я с ними побеседовала, они ловили каждое слово, потом столько вопросов задавали! Один мальчик спросил: «Какой Ваш самый хороший день в жизни, который Вы запомнили?» Я подумала и говорю: «Когда Георгий Андреевич сказал, что влюблен в меня». Как все начли аплодировать! Так им это понравилось! А я не знаю, почему так сказала.

– Вы дружно жили с Геворком Андреевичем?

– Очень. Я – счастливая женщина, рядом со мной всю жизнь был такой хороший человек. Все время – вместе. Это немало. 65 лет вместе жить – и не ругаться. Потому что мы все обговаривали, все обсуждали. Мы любили и уважали друг друга – с детства. Я сейчас только что с кладбища вернулась, я всегда расстраиваюсь, когда оттуда возвращаюсь. Там памятник стоит ему, он такой там… как будто смотрит на тебя. Когда приходишь, как будто приветствует. А когда уходишь, будто спрашивает: «Уходите?» Мне очень трудно без него. И не только мне – на службе наши ребята обычно говорили: «Георгий Андреич прошел по коридору – у нас все сегодня хорошо». А сейчас они Жору потеряли, им плохо. Но – надо жить дальше, надо верить в лучшее, надо надеяться.

Беседу вела Елена Князева

Источник: Ноев Ковчег